Голубая кровь - Страница 9

— Мне очень жаль, что с твоей подругой такое случилось.

Но Блисс вообще никак на него не отреагировала.

Шайлер это показалось странным. Откуда Дилан знает Блисс Ллевеллин? Эта техаска была, можно сказать, лучшей подругой Мими. А Мими презирала Дилана Варда. Шайлер сама слыхала, как она в лицо обозвала его бомжем и пустым местом, когда тот отказался уступить ей место в столовой. Шайлер с Оливером предупреждали Дилана, чтоб он туда не садился, но Дилан их не послушал.

«Это наш стол!» — прошипела тогда Мими.

В руках у нее был поднос с картонной тарелкой, на тарелке красовался недожаренный гамбургер в окружении вялых листьев салата. Шайлер с Оливером тут же похватали свои подносы, но Дилан отказался сдвинуться с места, за что Шайлер с Оливером тут же его возлюбили.

— Это была передозировка наркотиков, — прошептал Дилан, проходя между Шайлер и Оливером.

— А ты откуда знаешь? — спросил Оливер.

— Да обычная логика. Она умерла в «Квартале сто двадцать два». Что еще могло быть причиной?

«Аневризма, сердечный приступ, приступ диабета», — подумала Шайлер. На свете множество вещей, способных привести человека к внезапной кончине. Она про них читала. Она знала. Она потеряла отца во младенчестве, а ее мать впала в кому. Жизнь — куда более хрупкая вещь, чем это кажется большинству людей.

Вот только что ты выходишь с друзьями покурить в переулок в Нижнем Уэст-Сайде, после того как вы выпили и потанцевали на столах в популярном ночном клубе. А минуту спустя можешь умереть.

ГЛАВА 5

Если ты — Мими Форс, никто не станет воспринимать тебя как нечто обыденное, и это одно из самых замечательных преимуществ твоего положения. После того как известие о смерти Эгги облетело всех, популярность Мими взлетела до небес — потому что теперь она была не просто красива, но еще и уязвима. Она была человеком. Это можно было сравнить с тем случаем, когда Том Круз ушел от Николь Кидман, и внезапно она перестала выглядеть ледяной, безжалостной, нацеленной только на карьеру амазонкой и превратилась в обычную брошенную жену, с которой всякий может себя отождествить. Она даже расплакалась во время ток-шоу.

Эгги была лучшей подругой Мими. Ну, то есть не совсем так. У Мими было много лучших подруг. Это являлось основой ее популярности. Но все же Эгги занимала особое положение. Они росли вместе. Вместе ходили на каток «Уоллман», посещали уроки этикета в отеле «Плаза», отдыхали летом в Саутгемптоне. Карондоле принадлежали к числу старых нью-йоркских семейств, родители Эгги дружили с родителями Мими. Их матери ходили к одной парикмахерше в «Генри Бендель». Эгги была истинной аристократкой, как и сама Мими.

Мими любила быть в центре внимания, любила, чтобы перед ней заискивали. Сейчас она говорила все, что в таких случаях полагалось, срывающимся голосом вещала о своем потрясении и горе. Она промокала глаза платочком, не размазывая подводку на глазах. Она тепло вспоминала о том случае, когда Эгги дала ей поносить свои любимые джинсы «Рок-энд-рипаблик». «И даже не попросила их обратно!» На такое способна лишь настоящая подруга!

После собрания в часовне Мими и Джека отозвал в сторону паренек, служивший посыльным при директрисе, и сообщил, что та хочет их видеть.

В директорском кабинете с роскошными коврами им было сказано, что они могут уйти с занятий, не дожидаясь полудня. Комитет понимает, как близки они были с покойной. Мими пришла в восторг. Снова особое отношение! Но Джек покачал головой и заявил, что, если никто не против, он отправляется на второй урок.

Просторный, застеленный коврами холл перед кабинетами администрации был пуст. Все ушли на занятия. Мими с Джеком остались практически одни. Мими поправила брату воротник и провела пальцами по его загорелой шее. От ее прикосновения Джек вздрогнул.

— Что это на тебя нашло в последнее время? — раздраженно спросила она.

— Не надо, ладно? Не здесь.

Мими не понимала, отчего он так строптив. В какой-то момент положение вещей должно будет измениться. Она сама должна будет измениться. Джек это знал, но вел себя так, словно не мог — или не позволял себе — этого принять.

Отец не скрыл от них ничего из семейной истории, и их часть в этой истории была высечена в камне. У Джека не оставалось выбора, желал он того или нет, и его манера поведения казалась Мими несколько оскорбительной.

Мими посмотрела на брата — ее двойника, ее вторую половинку. Он был частью ее души. В детстве они были все равно что одним существом. Когда Мими ушибалась, Джек плакал. Когда он в Коннектикуте упал с лошади, у нее в Нью-Йорке болела спина. Мими всегда знала, о чем думает Джек и какие чувства он испытывает; она любила его так, что это ее даже пугало. Эта любовь поглощала все ее существо, до последней капли. Но в последнее время Джек отдалился от нее, и казалось, что его что-то тревожит. Его разум закрылся для нее. Мими потянулась, пытаясь ощутить его присутствие, но не почувствовала ничего. Лишь черноту выключенного экрана. Нет, скорее казалось, будто на телевизор набросили одеяло. Джек отключил ее. Замаскировал свои мысли. Утвердил свою независимость от нее. Это, мягко выражаясь, тревожило.

— Такое впечатление, будто ты меня больше не любишь, — с надутым видом произнесла Мими, приподняв густые белокурые волосы и отпустив их так, что они эффектно упали на плечи.

На девушке была черная трикотажная кофточка, которая под лампами дневного света казалась прозрачной. Мими знала, что сквозь тонкий трикотаж Джеку виден ее бюстгальтер «Ле мистерс».